Неточные совпадения
Сережа был удивительно мил; он снял курточку — лицо и
глаза его
разгорелись, — он беспрестанно хохотал и затеивал новые шалости: перепрыгивал через три стула, поставленные рядом, через всю комнату перекатывался колесом, становился кверху ногами на лексиконы Татищева, положенные им
в виде пьедестала на середину комнаты, и при этом выделывал ногами такие уморительные штуки, что невозможно было удержаться от смеха.
Бешеную негу и упоенье он видел
в битве: что-то пиршественное зрелось ему
в те минуты, когда
разгорится у человека голова,
в глазах все мелькает и мешается, летят головы, с громом падают на землю кони, а он несется, как пьяный,
в свисте пуль
в сабельном блеске, и наносит всем удары, и не слышит нанесенных.
Голодная кума Лиса залезла
в сад;
В нём винограду кисти рделись.
У кумушки
глаза и зубы
разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдёт,
Хоть видит око,
Да зуб неймёт.
Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен — ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьёшь».
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее,
глаза его не бегали,
в зрачках
разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
А когда Самгин спрашивал женщину о ее прошлом,
в глазах печально
разгорался голубой огонек.
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому
в мире злу и
разгорится желанием указать человеку на его язвы, и вдруг загораются
в нем мысли, ходят и гуляют
в голове, как волны
в море, потом вырастают
в намерения, зажгут всю кровь
в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются
в стремления: он, движимый нравственною силою,
в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими
глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
Она вырвалась от него из-за занавесок. Митя вышел за ней как пьяный. «Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось — за минуту одну весь мир отдам», — промелькнуло
в его голове. Грушенька
в самом деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась
в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы
разгорелись, сверкавшие
глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова как будто укусило что-то за сердце, и он подошел к ней.
Бывало, по целым дням кисти
в руки не берет; найдет на него так называемое вдохновенье — ломается, словно с похмелья, тяжело, неловко, шумно; грубой краской
разгорятся щеки,
глаза посоловеют; пустится толковать о своем таланте, о своих успехах, о том, как он развивается, идет вперед…
Вот Верочка играет, Дмитрий Сергеич стоит и слушает, а Марья Алексевна смотрит, не запускает ли он
глаз за корсет, — нет, и не думает запускать! или иной раз вовсе не глядит на Верочку, а так куда-нибудь глядит, куда случится, или иной раз глядит на нее, так просто
в лицо ей глядит, да так бесчувственно, что сейчас видно: смотрит на нее только из учтивости, а сам думает о невестином приданом, —
глаза у него не
разгораются, как у Михаила Иваныча.
Эта местность особенно славилась своими пиратами. «Молодые» ехали с визитом к жившему
в этом переулке богатому и скупому родственнику и поразили местное население невиданным экипажем на дорогой паре лошадей под голубой шелковой сеткой.
Глаза у пиратов сразу
разгорелись на добычу.
Лицо у нее
разгорелось от мороза, и она заглядывала ему прямо
в глаза, улыбающаяся, молодая, красивая, свежая. Он ее крепко обхватил за талию и тоже почувствовал себя так легко и весело.
Его зеленые
глаза ярко
разгорелись и, весело ощетинившись золотым волосом, сгустив высокий свой голос, он трубил
в лицо мне...
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала
в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав с мороза
в теплую комнату, Аграфена вся
разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой,
глаза с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало
в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
— Да так, на то я сторож… на то здесь поставлен… — шамшил беззубый Арефьич, и
глаза его
разгорались тем особенным огнем, который замечается у солдат, входящих
в дикое озлобление при виде гордого, но бессильного врага.
— Жаворонок! — Серые
глаза Софьи ласково
разгорались, и тело как будто поднималось от земли навстречу музыке, невидимо звеневшей
в ясной высоте. Порою она, гибко наклоняясь, срывала полевой цветок и легкими прикосновениями тонких быстрых пальцев любовно гладила дрожащие лепестки. И что-то напевала, тихо и красиво.
Мать провела рукой по лицу, и мысль ее трепетно поплыла над впечатлениями вчерашнего дня. Охваченная ими, она сидела долго, остановив
глаза на остывшей чашке чая, а
в душе ее
разгоралось желание увидеть кого-то умного, простого, спросить его о многом.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие
глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть,
разгореться и согреть кровь
в отвердевших жилах,
в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Она говорила с усмешкой
в глазах и порой точно вдруг перекусывала свою речь, как нитку. Мужики молчали. Ветер гладил стекла окон, шуршал соломой по крыше, тихонько гудел
в трубе. Выла собака. И неохотно, изредка
в окно стучали капли дождя. Огонь
в лампе дрогнул, потускнел, но через секунду снова
разгорелся ровно и ярко.
Бек-Агамалов нахмурил брови и, точно растерявшись, опустил вниз шашку. Ромашов видел, как постепенно бледнело его лицо и как
в глазах его
разгорался зловещий желтый блеск. И
в то же время он все ниже и ниже сгибал ноги, весь съеживался и вбирал
в себя шею, как зверь, готовый сделать прыжок.
Все это Настенька говорила с большим одушевлением;
глаза у ней
разгорелись, щеки зарумянились, так что Калинович, взглянув на нее, невольно подумал сам с собой: «Бесенок какой!»
В конце этого разговора к ним подошел капитан и начал ходить вместе с ними.
Ченцов ел все это и пил шампанское с великим удовольствием, выпила и Катрин стакана два;
глаза у нее после этого еще более
разгорелись, и она, обняв мужа, хотела было начать его целовать, но
в их маленьком флигеле послышались чьи-то негромкие шаги.
Сделавши свое открытие, Арина Петровна почувствовала себя как рыба
в воде. Целый вечер проговорила она с Евпраксеюшкой и наговориться не могла. Даже щеки у ней
разгорелись и
глаза как-то по-юношески заблестели.
Иногда
в контору приходил и сам Финогей Ипатыч с оброками, и тогда на конторском столе раскладывались по пачкам те самые деньги, на которые так
разгорались глаза у Степана Владимирыча.
— Ты сам ничего не знаешь, — заговорила она торопливо, со слезами
в голосе, и милые
глаза ее красиво
разгорелись. — Лавочница — распутная, а я — такая, что ли? Я еще маленькая, меня нельзя трогать и щипать, и все… ты бы вот прочитал роман «Камчадалка», часть вторая, да и говорил бы!
— Обязательно — вредный! — шептал Тиунов, и
глаз его
разгорался зелёным огнём. — Вы послушайте моё соображение, это не сразу выдумано, а сквозь очень большую скорбь прокалено
в душе.
По лицам людей, кипевших
в его доме, по их разговорам и тревожным
глазам Любы он знал, что жизнь возмущается всё глубже, волнение людей растёт всё шире, и тем сильней
разгоралось в нём желание писать свои слова — они гудели
в ушах его колокольным звоном, как бы доносясь издали и предвещая праздник, благовестя о новой жизни.
Она казалась ему то легкомысленной и доброй, то — хитрой, прикрывающей за своим весельем какие-то тёмные мысли: иногда её круглые
глаза, останавливаясь на картах,
разгорались жадно, и лицо бледнело, вытягиваясь, иногда же она метала
в сторону Марфы сухой, острый луч, и ноздри её красивого носа, раздуваясь, трепетали.
То чудилось ему мычанье Губарева и представлялись его вниз устремленные
глаза с их тупым и упрямым взглядом; то вдруг эти самые
глаза разгорались и прыгали, и он узнавал Суханчикову, слышал ее трескучий голос и невольно, шепотом, повторял за нею:"Дала, дала пощечину"; то выдвигалась перед ним нескладная фигура Потугина, и он
в десятый,
в двадцатый раз припоминал каждое его слово; то, как куколка из табакерки, выскакивал Ворошилов
в своем общелкнутом пальто, сидевшем на нем, как новый мундирчик, и Пищалкин мудро и важно кивал отлично выстриженною и действительно благонамеренною головой; а там Биндасов гаркал и ругался, и Бамбаев восторгался слезливо…
В темной зелени садов острова
разгораются золотые шары апельсин, желтые лимоны смотрят из сумрака, точно
глаза огромных сов. Вершины апельсиновых деревьев освещены молодыми побегами желтовато-зеленой листвы, тускло серебрится лист оливы, колеблются сети голых лоз винограда.
Бегушев очень хорошо понял, что у священнослужителей лично для себя
разгорелись глаза на его карман; а потому, сочтя за лишнее с ними долее разговаривать, он раскланялся и ушел. На паперти, впрочем, его нагнал трапезник, — это уж был совсем отставной солдат с усами, бакенбардами и даже
в штанах с красным полинялым кантом.
Как смешны и страшны, как беспечны и как таинственны были эти первые свидания
в темном коридоре,
в темной беседке, обсаженной густолиственной рябиной,
в березовой роще у грязного ручья,
в соломенном шалаше полесовщика!.. о как сладки были эти первые, сначала непорочные, чистые и под конец преступные поцелуи; как
разгорались глаза Анюты, как трепетали ее едва образовавшиеся перси, когда горячая рука Юрия смело обхватывала неперетянутый стан ее, едва прикрытый посконным клетчатым платьем, когда уста его впивались
в ее грудь, опаленную солнечным зноем.
Мне, человеку
в костюме босяка, с лямкой грузчика на спине и перепачканному
в угольной пыли, трудно было вызвать его, франта, на разговор. Но, к моему удивлению, я увидал, что он не отрывает
глаз от меня и они
разгораются у него неприятным, жадным, животным огнём. Я решил, что объект моих наблюдении голоден, и, быстро оглянувшись вокруг, спросил его тихонько...
В десяти шагах от меня, из лесу вышла высокая молодая девушка с высоко подтыканным ситцевым сарафаном; кумачный платок сбился на затылок и открывал замечательно красивую голову с шелковыми русыми волосами и карими большими
глазами. От ходьбы по лесу лицо
разгорелось, губы были полуоткрыты; на белой полной шее блестели стеклянные бусы. Девушка заметила меня, остановилась и с вызывающей улыбкой смотрела прямо
в глаза, прикрывая передником берестяную коробку с свежей малиной.
А Челкаш торжествовал. Его привычные к потрясениям нервы уже успокоились. У него сладострастно вздрагивали усы и
в глазах разгорался огонек. Он чувствовал себя великолепно, посвистывал сквозь зубы, глубоко вдыхал влажный воздух моря, оглядывался кругом и добродушно улыбался, когда его
глаза останавливались на Гавриле.
Правда.
Да и теперь
глаза твои блестят
И щеки
разгорелись, не проходит
В тебе восторг. Лаура, не давай...
Стою однажды за всенощной и слышу — клирошанка одна дивно поёт. Девица высокая, лицо
разгорелось,
глаза чёрные, строгие, губы яркие, голос большой и смелый — поёт она, точно спрашивает, и чудится мне
в этом голосе злая слеза.
Юноша гладил дрожащей рукой щеку ее, смотрел
в наивные
глаза и, снова
разгораясь, слушал ласковый шепот...
Было уже много людей, опьяненных возбуждением, оно
разгоралось, как лесной пожар, замелькали
в толпе отуманенные
глаза, полупьяные, злые улыбки.
В толпе, словно налим, извивался портной Минаков, негромко внушая...
И опять ругательства полились уже по адресу сестры, на этот раз еще более циничные и ожесточенные. Казалось, он чувствовал особое, злобное наслаждение, втаптывая
в грязь свою мечту о мифической сестре; и вместе с тем безумный огонь
в его
глазах разгорался еще сильнее, а из груди вырывался сухой кашель, похожий на глухие стоны.
Это был бред, хаос; его марсомания, которую он передал всем своим детям, доходила до смешного, до презрительного и
в то же время до трагического; этот коронованный Казимодо со слезами на
глазах бил рукою такт,
разгорался в лице, был счастлив, когда солдаты верно маршировали.
Досекин рассказал мне всё, что известно о нём: служил он
в Москве, и когда
разгорелось там восстание, видимо, оно ударило солдата. Весной после переворота явился он
в деревню и тогда был совсем не
в себе: трезвый прячется ото всех, ходит согнув шею и уставя
глаза в землю, а напьётся — встанет середь улицы на коленки и, земно кланяясь во все стороны, просит у людей прощения, за что — не говорит. Тогда мужики ещё не сократились, злоба против солдат жива была, и они издевались над пьяным.
Воспоминания эти привели Клементия
в какое-то возбужденное состояние.
Глаза у него
разгорелись, на лбу выступил градом пот, по бледному лицу появились красные пятна.
Разгорелись глаза у Марка Данилыча. То на Орошина взглянет, то других обведет вызывающим взглядом. Не может понять, что бы значили слова Орошина. И Седов, и Сусалин хоть сами тюленем не занимались, а цены ему знали. И они с удивленьем посматривали на расходившегося Орошина и то же, что Марко Данилыч, думали: «Либо спятил, либо
в головушке хмель зашумел».
Один остался
в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его…
Разгорелась голова, руки-ноги дрожат,
в ушах трезвон,
в глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул
в светлицу ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и,
глаз не спуская, стал глядеть
в непроглядную темь. Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
Больше и больше приходя
в восторженность, Дуня приподнялась с подушки, села на постель и стала топать ногами… Опустила руки на колени,
глаза разгорелись у ней, лицо побагровело, и вся затряслась она; мелкие судороги забегали по лицу. Вне себя стала.
И разметалась
в постели. Высоко поднимается белоснежная грудь, заревом пышут ланиты,
глаза разгорелись, вся как
в огне.
Я еще ниже опустил голову и потупил
глаза: я чувствовал, как
разгорается в них лучистое пламя презрения и божественного смеха, и этого смеха не должен был знать мой почтенный преемник.
Лицо Нины бледнело все больше и больше. На матово-белом лбу ее выступили крупные капли пота. Она продолжала хранить упорное молчание. Только
глаза ее
разгорались все ярче и ярче, эти милые
глаза, свидетельствующие о душевной буре, происходившей
в чуткой и смелой душе княжны…
Эпидемия
разгорается. Уж не один заболевший умер. Вчера после обеда меня позвали на дом к слесарю-замочнику Жигалеву. За ним ухаживала вместе с нами его сестра — молодая девушка с большими, прекрасными
глазами. К ночи заболела и она сама, а утром оба они уже лежали
в гробу. Передо мною, как живое, стоит убитое лицо их старухи матери. Я сказал ей, что нужно произвести дезинфекцию. Она махнула рукою.
Спор
разгорелся жестокий. Вмешались другие, и было столько мнений, сколько спорящих. Таня спорила резко, насмешливо, не брезгала софизмами и переиначиванием слов противника. Ее большие
глаза с суровою враждою смотрели на Токарева и на всех, кто хоть сколько-нибудь высказывался за ненавистного ей Бернштейна. Было уж за полночь,
в комнате стоял душный табачный дым, а
в окна тянуло свежею и глубокою тишиною спавшей ночи.